И НИКТО НЕ ДОДУМАЛСЯ – ПРОСТО СТАТЬ НА КОЛЕНИ….

     «В жизни всегда есть место подвигам» - эта фраза, некогда вложенная в уста главной героини рассказа «Старуха Изергиль» Максимом Горьким, на долгие годы стала для советских школьников обязательной темой сочинения. Прикусив от напряжения кончики языков, школяры старательно описывали героизм во всех его проявлениях. А ночами, забравшись с головой под одеяло, при свете фонарика жадно читали «нужные книги» про сражения и битвы прошлого. И бредили красивой, героической гибелью. Некоторым, увы, было суждено воплотить свои горячечные мечты в жизнь. Точнее – в смерть…

     В подростковом романтическом сознании, не слишком обремененном понятием ответственности и взрослыми страхами, «подвиг» очень часто равен «безрассудству». Оговорюсь, «ответственность» дети и взрослые понимают по-разному. В большинстве своем, взрослый человек в этом плане становится «близоруким», концентрируя внимание на том, что непосредственно к нему относится. На своей семье, своем доме. А подростковому сознанию, напротив, присуще то прекрасное и часто очень неудобное для окружающих качество, которое принято называть «детским максимализмом». Они не умеют лицемерить и оставаться в стороне, аргументируя свое невмешательство взрослой мудростью и искушенностью. И четко делят мир на «черное» и «белое», не признавая полутонов. Этим во все времена умело пользовались и продолжают пользоваться взрослые «проповедники» всех мастей.

     Во Франции в мае 1212 года у пастушка Стефана из Клуа произошло видение: ему «явился» Иисус в образе белого монаха, велев встать во главе нового Крестового похода, в котором приняли бы участие только дети, дабы без оружия с именем Божьим на устах освободить Иерусалим. Пастух начал так страстно проповедовать, что дети убегали из дома и шли за ним. Местом сбора «святого войска» был объявлен Вандом, в котором уже к середине лета по оценкам собралось более 30000 подростков. В июле они с пением псалмов и хоругвями отправились в Марсель, чтобы отплыть на Святую землю, но о кораблях никто заранее не подумал. Добравшись до Марселя, участники похода ежедневно молились о том, чтобы перед ними расступилось море. Наконец, два местных купца «смилостивились» над ними и предоставили в их распоряжение семь кораблей. Только 18 лет спустя объявился монах, сопровождавший детей, и рассказал, что корабли с юными крестоносцами прибыли к берегам Алжира, где их уже поджидали. Оказалось, купцы предоставили им корабли не из милости, а сговорившись с мусульманскими работорговцами.

    Век назад нечто подобное происходило и в России. Именно об этом с неимоверной болью и горечью написал в октябре 1917 года Александр Вертинский в своем стихотворении «То, что я должен сказать»: «Я не знаю, зачем и кому это нужно, кто послал их на смерть недрожавшей рукой, только так беспощадно, так зло и ненужно опустили их в Вечный Покой! И никто не додумался просто стать на колени и сказать этим мальчикам, что в бездарной стране даже светлые подвиги — это только ступени в бесконечные пропасти — к недоступной Весне!». Эти слова в равной степени можно отнести и к тем горячим юным головам, бредившим героическими поступками, что погибали на баррикадах Красной Пресни и к тем, что в составе Белой Гвардии шли в одном строю с Колчаком и Корниловым.

      Когда в январе 1918 года Кубанское правительство набирало добровольческие отряды для борьбы с наступавшими большевиками, оно делало основную ставку именно на такую молодежь. Старожилы вспоминали, как в январе рота, состоявшая из одних 15 – 16 летних екатеринодарских гимназистов и гимназисток, двинулась из города наперерез большевикам. Они шагали по главной улице города, мальчики и девочки в шинелях не по росту и трагической, безысходной решимостью в глазах. О чем они думали тогда, что вспоминали? Может быть, весну, пахнущую сиренью и куличами. А может быть, елку, сверкающую огнями разноцветных свечей, и такой уютный хвойный запах, плывущий по дому. Кто мог знать тогда, что очень скоро так будут пахнуть их гробы, наскоро сколоченные из сосновых досок.

     Всего версту по городу и еще две по заснеженным полям за Кубанью предстояло пройти этому новому «крестовому походу детей». К вечеру, 1 февраля 1918 года, в юго-западной стороне от Екатеринодара, у небольшой железнодорожной станции Георгие-Афипской, начался бой. Две сотни казаков-пластунов, примкнувшие к отряду председателя Новороссийского ревкома Яковлева наотрез отказались стрелять в юных ополченцев. Но матросы из большевистского бронепоезда без лишних сомнений и переживаний выполнили приказ ревкома. Добровольческая рота была буквально расстреляна в упор. Что могли противопоставить профессиональным военным  необстрелянные юнцы, не умевшие даже как следует держать оружие в руках?..  Да, они совершили подвиг, пытаясь защитить родной город. Подвиг искренний, бессмысленный и безрассудный. А вот для того, чтобы назвать то, что совершили председатель Войсковой и Законодательной Рады Николай Рябовол и председатель Кубанского правительства Лука Быч, и прочие руководящие господа, пославшие детей на верную смерть, трудно подобрать приличное слово. Взрослые люди, многие из которых были кадровыми военными, просто использовали патриотические настроения молодежи, сами предпочтя тихо и безопасно отсидеться по кабинетам.

   Такой же жертвой идеологических игрищ стал 13 летний Павлик Морозов, давший на суде честные показания против своего отца. А позже зверски зарезанный вместе с восьмилетним братиком Федей. Безыскусный, полуграмотный протокол, составленный участковым милиционером Титовым на месте событий, поражает кошмарностью увиденного: «Морозов Павел лежал от дороги на расстоянии 10 метров, головою в восточную сторону. На голове надет красный мешок. Павлу был нанесен смертельный удар в брюхо. Второй удар нанесен в грудь около сердца, под каковым находились рассыпанные ягоды клюквы… Рубашка его в двух местах прорвана, на спине кровяное багровое пятно. Цвет волос — русый, лицо белое, глаза голубые, открыты, рот закрыт. В ногах две берёзы (…) Труп Федора Морозова находился в пятнадцати метрах от Павла в болотине и мелком осиннике. Федору был нанесен удар в левый висок палкой, правая щека испачкана кровью. Ножом нанесен смертельный удар в брюхо выше пупка, куда вышли кишки, а также разрезана рука ножом до кости».

    Поступок Павлика не был ни героизмом, ни предательством. Мальчик просто старался быть честным так, как это понимал. И не побоялся пойти против взрослых сильных людей, оставшись верным клятве пионеров «быть честным и верным товарищем, всегда смело стоящим за правду»....  А вот все, что уже 80 лет проделывают с его памятью, граничит с некрофилией. Сначала мальчика поднимали на всевозможные знамена, потом рьяно втаптывали в грязь. Причем, зачастую, одни и те же люди…

   Слишком часто тем, что восторженные подростки воспринимают подвиг, как увлекательное приключение, пользуются лицемерные, и, чтобы не сказать жестче, непорядочные взрослые. Которым удобно загребать жар чужими руками. А потом – ставить памятники и официально, под протокол, проливать картинные слезы на тему «знаете, каким он парнем был»…

   Со стороны кажется, что быть героем – это красиво. Как на страницах книг, где смелые и благородные рыцари в сверкающих доспехах сражаются с полчищами врагов. Но вот в реальности подвиг зачастую совершенно лишен романтики – это кровь, боль и грязь, отчаяние и смерь. И еще – это очень страшно.

   Ребята, воевавшие плечом к плечу со взрослыми в годы Великой Отечественной войны даже не думали, что совершают героические поступки. Не успевали подумать…

   13 летний Ваня Федоров, помогавший 14 октября 1942 года оборонять тракторный завод в районе Мамаева кургана, заменил убитого наводчика орудия. Фашисты отчаянно пытались прорваться к Волге. Огонь противника был таков, что помочь друг другу не представлялось возможным, и каждое орудие действовало самостоятельно. Когда пуля перебила ему левую руку, он начинал правой швырять гранаты в фашистские танки, устремившийся в узкий проход. Потом осколком мальчишке оторвало кисть правой руки, и он зубами пытался поднять гранату. Обрубками рук прижал гранату к груди и, выпрямившись во весь рост, пошел навстречу танкам. Фашисты были ошеломлены. Вырвав зубами чеку, Ваня бросился под головной танк, который загородил путь остальным. Фашисты в этот день к Волге не прорвались.

  11 летний Стасик Меркулов в ноябре 1941-го при обороне Курска подносил снаряды ополченцам. Когда отца убили, он заменил его у пулемета. Стасика срезала очередь, пули попали в ноги, а одна в живот. Ребенок потерял сознание. Утром старики из близлежащего дома пошли за водой и услышали из воронки стон. Это был Стасик. Очнувшись, он кое-как дополз до убитого отца и, прижавшись к нему, провел так холодную ноябрьскую ночь. Выбраться наверх у ребенка уже не было сил. Старики не смогли отнести Стасика к себе домой, - у них уже стояли немцы, но они перенесли мальчика в бытовку кирпичного завода. Он попросил дедушку позвать маму, сказав, что на улице Хуторской живет знакомый мальчик, пусть он сбегает к маме на улицу Садовую. Когда мать и тетя окольными путями прибежали в бытовку, то увидели страшную картину. Раньше них на кирпичном заводе побывали немцы. Они забили Стасика винтовочными штык-ножами…    

  Его сверстница Аня Обухова 25 декабря 1941 года помогла бежать пленному советскому командиру. Девочка провела раненого на улицу, уложила на санки, укрыла сеном и провезла мимо часовых. Неизвестно, где она устроила тайное убежище: в погребе, или в хлеву, но фашисты так и не смогли найти пленного. После чего они согнали жителей села и приказали до вечера выдать его, а в назидание расстреляли пожилого крестьянина. Тогда Аня Обухова сама пришла в комендатуру и созналась, что офицера спрятала она.

Фашисты не сумели заставить ребенка назвать место, где она спрятала командир. Избитую Аню протащили по селу к школе, у которой стояли выброшенные на улицу парты и привязали веревками к одной из них. На улице стоял трескучий мороз... В эту же ночь, к утру, село заняли советские подразделения, а враг был отброшен. Но Аня всего этого уже не смогла увидеть…

     Почему-то считается, что мир – не время для подвигов. Что героизм – исключительная прерогатива чрезвычайных событий, требующих гражданской самоотверженности. Так уж заложено в нашей природе, что над живым человеком, скромно, не на показ совершающим доброе дело, чаще всего смеются или крутят пальцем у виска. Или, что происходит чаще всего, ищут некую скрытую корысть. Вот только когда героический поступок оканчивается смертью героя, его замечают и начинают очередную кампанию под неувядающим лозунгом «пионер всем ребятам пример». Яркое подтверждение тому – история с канонизацией новомученика Евгения Родионова. По стране распространяют иконы с его изображением, ходят в паломничества по местам, связанным с его жизнью. Не сомневаюсь, что бить поклоны перед ликом погибшего мальчишки проще и приятнее, чем вытащить котенка из ливневого коллектора или починить кран старушке-соседке… А после «ритуала» жить с ощущением своей «правильности» и причастности к чужому самопожертвованию. С чистыми руками и чистой, неиспользованной, совестью.

    Евгений был убит 23 мая 1996 года во время первой чеченской войны. Вместе с тремя своими товарищами, Евгений попал в плен к боевикам. Они потребовали от юноши снять крестик и принять ислам. Парень отказался. Да, несомненно, его поступок достоин уважения. Но неужели меньшего уважения достойны тысячи парней, погибших в Чечне? Да и подвиг ли это вообще? Вера, прежде всего, у человека в сердце, все прочее – атрибутика. Если бы Евгений пошел на хитрость, снял крестик, а затем бежал из плена и вернулся домой к маме – это был бы не подвиг? Да, о нем не стали бы писать в новостях и трепать его имя на всевозможных сайтах. Да, вместо икон его лицо было бы на фотографиях с друзьями и любимой девушкой. А нам пытаются исподволь внушить, что умереть – хорошо, а жить – плохо… Заметьте, те, кто это внушают, живы, и никаких таких подвигов совершать не намерены. Им и так хорошо и тепло у вечного огня чужой славы… 

   Конечно, в жизни (и ради жизни!) всегда есть место подвигу. Защищать маленьких и слабых, быть честным и нелицемерным человеком. В нашей стране это уже настоящий героизм. Особенно, для ребенка, с чьим мнением у взрослых дядь и теть заведено никак не считаться. А ведь часто именно те, у кого «молоко на губах не обсохло», оказываются гораздо неравнодушнее и благороднее взрослых. И действуют в ущерб себе, не ради сиюминутной выгоды или желания «засветиться», а просто потому, что еще не разучились отличать добро от зла…